Работница Собеса резко повернулась к Гилу, вперив в него настолько бешеный взгляд, что Гил невольно отступил на шаг: «Ничего ты выключишь! Какое мне дело до скупости твоего отца — хаотиста или как его там? Дай таким волю, в Фортиноне станет не продохнуть! Что я, дерьмом должна питаться только потому, что ему того жалко, сего жалко?»
«Не понимаю, — запинаясь, промолвил Гил. — Мой отец — хороший человек. Он никому не причиняет вреда».
«Болтаешь много!» — матрона стремительно отвернулась, уселась поудобнее на диван, вынула крючки и принялась вязать шелковую накидку. Гил медленно вернулся к верстаку. Матрона Хантиллебек достала из ридикюля связку соленых цукатов из водорослей, фляжку квасной настойки, распространявшей пряный запах кислохлеста, и ломоть сухого творожного сыра. Гил поднялся в кухню и решил игнорировать матрону. Он подкрепился миской вареных бобов, а затем, вопреки указаниям матроны, погасил свет во всех комнатах верхних этажей и улегся на койку. Гил не знал, как матрона провела ночь — наутро, когда он спустился в мастерскую, ее уже не было.
Немного погодя послышались шаркающие шаги, и в мастерскую вошел Амианте. Его редкие золотисто-серые волосы были растрепаны, слезящиеся глаза отливали ртутным блеском. Амианте смотрел на Гила; Гил смотрел на отца. Гил спросил: «Они тебя мучили?»
Амианте отрицательно помотал головой. Сделав несколько шагов, он остановился, неуверенно поглядывая то в одну, то в другую сторону. Подойдя к верстаку, он присел на скамью и провел рукой по волосам, еще больше их взъерошив.
Гил с беспокойством наблюдал за ним, пытаясь понять, болен ли отец. Амианте успокаивающе поднял ладонь: «Все в порядке. Я плохо спал... Обыск был?»
«Ничего не нашли».
Амианте едва кивнул. Поднявшись на ноги, он подошел к двери и стал рассматривать площадь так, будто впервые видел все, что было перед глазами — желтоватые мозолистые стволы овсяных деревьев, подстриженные кусты лаковицы, здания на противоположной стороне сквера. Отвернувшись, он снова сел за верстак и провел рукой по незаконченным резным лицам, выглядывающим из-за деревянной решетки.
Гил спросил: «Тебе что-нибудь принести поесть? Или чаю?»
«Не сейчас». Амианте поднялся по лестнице, вернулся через минуту со своей старой папкой и положил ее на верстак.
Гил ужаснулся: «Там дубликаты?»
«Нет. Дубликаты под черепицей», — по-видимому, Амианте воспринимал как должное тот факт, что сыну были известны его секреты.
«Но... зачем? — спросил Гил. — Зачем ты копировал?»
Амианте медленно поднял голову и посмотрел Гилу прямо в глаза: «Если не я, кто еще?»
«А как же... правила...», — Гил замялся. Амианте не ответил. Молчание было многозначительнее слов.
Амианте раскрыл папку: «Я надеялся, что ты сам все узнаешь, когда научишься читать».
«Что там написано?»
«Я собирал старинные документы, сохранившиеся с тех времен, когда людям гораздо меньше досаждали всякими правилами. Возможно, в них тогда не было необходимости, — Амианте вынул одну из бумаг, просмотрел ее, отложил в сторону, стал перелистывать другие. — Некоторые экземпляры уникальны. Вот, например: устав древнего Амброя. Почти не поддается прочтению, и в наши дни о нем уже не помнят. Тем не менее, устав остается в силе». Отложив устав, Амианте приподнял следующий лист: «А здесь — сказание об Эмфирио».
Гил подошел и взглянул на строки архаической алфавитной скорописи, все еще не поддававшейся его пониманию. Амианте стал читать вслух. Дойдя до конца страницы, он остановился и опустил документ.
«Это все?» — спросил Гил.
«Не знаю».
«Чем это кончилось?»
«Тоже не знаю».
Гил скорчил разочарованную гримасу: «А это правда?»
Амианте пожал плечами: «Кто знает? Историк, наверное».
«Историк? Кто такой историк? Где он?»
«Далеко. В Фортиноне их больше нет». Вынув из шкафчика пергамент, чернила и перо, Амианте принялся переписывать сказание об Эмфирио: «Я должен переписать все эти тексты и распространить их, чтобы они не пропали». Он нагнулся над пергаментом.
Несколько минут Гил наблюдал за отцом, потом обернулся — дверные просветы потемнели. В мастерскую, не торопясь, зашел высокий седой человек с красивым породистым лицом и тщательно ухоженной шевелюрой. Амианте поднял голову, Гил отступил на шаг. На посетителе был камзол из тонкого черного сукна с плиссированными прорезями в предплечьях, белый жилет и черные бриджи в коричневую полоску: костюм уважаемого человека, занимающего высокое положение. Гил, встречавший гостя раньше на собраниях гильдии, узнал иждивенца Блеза Фодо, председателя гильдии собственной персоной.
Амианте медленно поднялся на ноги.
Фодо серьезно произнес звучным голосом: «Мне доложили о ваших затруднениях, иж Тарвок. Я пришел передать наилучшие пожелания гильдии и, если потребуется, предложить несколько полезных советов».
«Благодарю вас, иж Фодо, — отозвался Амианте. — Если бы вы были здесь, когда Эллис Воллег поторопился на меня донести, и посоветовали бы ему этого не делать, ваш совет, действительно, был бы полезным и своевременным».
Председатель гильдии нахмурился: «К сожалению, я не могу предвидеть любое нарушение, допускаемое каждым резчиком по дереву. А делегат Воллег, разумеется, выполнил свой долг согласно его представлениям. Но меня удивляет, что вы занимаетесь перепиской. Зачем?»
Амианте отвечал спокойно и ясно: «Я переписываю древний текст, чтобы он сохранился — в интересах будущих поколений».
«Ага! Что ж, весьма похвально — хотя этим, конечно же, подобает заниматься писарям, а не резчикам! Писари не режут по дереву, а мы ничего не записываем и не переписываем. Нам же за это не платят? — Блез Фодо сделал благодушно-пренебрежительный жест в сторону не слишком аккуратных строк, набросанных Амианте. — Кроме того, нельзя сказать, что вы пишете без ошибок».