Эмфирио - Страница 35

Тем не менее, Сонджали стала бы дуться, если бы Гил отказал. В результате Гейде Анструт с энтузиазмом согласилась принять участие в вечеринке, а Флориэль, как и следовало ожидать, дал ясно понять, что не намерен брать на себя обязанности устроителя развлечений Гейде.

Капсула Обертренда доставила всех четверых в Южный Фёльгер, откуда оставалось два шага до Хайялис-парка. Они поднялись на небольшую пологую возвышенность, продолжавшую прерывистую гряду и севернее, в Вейже, превращавшуюся в холмы Данкума. Здесь, однако, река струилась прямо под ногами, поблескивая рыжевато-фиолетовыми, пыльно-золотистыми и мутно-оранжевыми отсветами заката. Банкетный зал «Под корявой ивой» находился рядом — шаткое сооружение из столбов под навесом на обширной площадке, открытой насквозь в теплые дни и закрывавшейся перегородками и ставнями в холодную и ветреную погоду. В качестве фирменного блюда здесь подавали жареных на гриле грязевых угрей с эспержем под острым соусом и бледным легким вином из прибрежных виноградников к югу от Амброя.

Найон Бохарт еще не прибыл. Гил, Флориэль, Сонджали и Гейде нашли свободный стол. Когда приблизился официант, оказалось, что Гейде ужасно проголодалась — она еще не обедала. Гил мрачно наблюдал за тем, как она поглощала невероятное количество угрей с эспержем. Между тем Флориэль заметил, что собирается построить или купить небольшую парусную лодку, а Сонджали выразила чрезвычайный интерес к плаванию под парусом в частности и к путешествиям вообще, в связи с чем у них завязалась оживленная беседа, тогда как Гил остался в стороне и разочарованно следил за исчезновением угрей (в том числе тех, которых он заказал для Сонджали, отказавшейся их даже попробовать) в ненасытной утробе долговязой Гейде.

Наконец явился Найон Бохарт, в компании безвкусно одетой женщины чуть старше его. Гилу показалось, что он узнал одну из «гейш», сидевших на софе в таверне Кичера. Найон представил спутницу, назвав ее Мартой, но не упомянув, к какой гильдии она относилась. Вскоре пришли Шальк и Югер, а за ними и Вилли Маэль в сопровождении девицы с вульгарными манерами и слишком заметной копной волос, выкрашенных в пламенно-красный цвет. Будто подчеркивая презрение к условностям, она надела плотно облегающее черное сетчатое трико, практически не скрывавшее ни один из контуров фигуры. Увидев подругу Маэля, Сонджали неодобрительно вскинула брови. Гейде тоже вытаращила глаза на новоприбывшую, утирая рот тыльной стороной руки, но, по-видимому, ей было все равно, в какой компании она оказалась.

Принесли кувшины с вином, бокалы наполнялись и опорожнялись. Солнце зашло, наступила ночь. Зажгли цветные фонари. Музыкант, которого представили как уроженца Манговых островов, принялся исполнять ритмичные любовные песни островитян, аккомпанируя себе на лютне.

Найон Бохарт был необычно молчалив. Гил подозревал, что двухмесячное наказание научило его осторожности, если и не превратило бунтаря в добропорядочного горожанина. Выпив пару бокалов вина, однако, Бохарт покосился на вход в банкетный зал, бросил быстрый взгляд на Сонджали, подтащил стул поближе к ней и, казалось, снова стал самим собой: одновременно мрачным и веселым, циничным и доступным, скрытным и разговорчивым. К облегчению Гила Гейде отвлеклась, болтая с Шальком Одлбушем, причем Шальк даже налил ей полный бокал вина. Гил повернулся к Сонджали, веселившейся по поводу какой-то шутки Флориэля; она встретилась глазами с Гилом, но как будто не видела его. Гил глубоко вздохнул, открыл рот, чтобы вмешаться в разговор, снова закрыл рот, отвернулся и угрюмо опустил голову.

Теперь Найон рассказывал о своих злоключениях в штрафной бригаде Собеса. Все замолчали, чтобы послушать. По словам Бохарта, сперва его препроводили в управление и долго допрашивали, после чего ему строго запретили впредь поддерживать какие-либо связи с контрабандистами. Найона предупредили, что его потенциал очень высок и что, если он не одумается, ему грозит реабилитация. Гейде, дожевывавшая остатки эспержа, вдруг спросила: «Вот чего я никогда не понимала: нелегалы — не иждивенцы, они не получают пособия, на них не заведены штрафные счетчики. Таким образом, нелегала нельзя реабилитировать?»

«Нет, — отозвался Бохарт. — Нелегала, объявленного преступником, изгоняют за одну из четырех границ Фортинона. Просто бродяг и лиц без определенных занятий изгоняют на восток, в Бэйрон. Контрабандистов ожидает худшая участь — их выгоняют на Щелочные солончаки. За тяжкие преступления полагается изгнание «на два вершка» в Борредель. Мне все это объяснил следователь по особым делам. Я ему говорю, что я не преступник и ничего особенного не сделал, а он талдычит, что я нарушил правила. Я намекнул, что, дескать, лишние правила-то пора бы и отменить, но он даже не рассмеялся».

«Разве нет какого-нибудь способа изменить правила?» — спросила Сонджали.

«Понятия не имею, — пожал плечами Найон Бохарт. — Надо полагать, генеральный инспектор делает то, что считает нужным».

«Странная у нас страна, надо сказать, — заметил Флориэль. — Когда все это началось? И чем все это кончится?»

Гил подался вперед: «В древности столицей Фортинона был Тадеус. Тогда служба соцобеспечения была просто отделом, одним из множества правительственных департаментов. Потом, когда Тадеус разбомбили, не стало никакого правительства, и больше некому было менять правила Собеса. С тех пор они и не меняются».

«Ага! — заинтересовался Бохарт. — И где ты это узнал?»

«У отца».