Эмфирио - Страница 42

Засунув Хартию в папку, он схватил деньги с полки в шкафу, выбежал на улицу с папкой в руках и направился к станции Обертренда на углу Ондл-сквера.

Лихорадочные расспросы позволили ему, наконец, обнаружить мэра, троюродного брата матери Флориэля, в трактире гостиницы «Погасшая звезда». Как и ожидал Гил, мэр слыхом не слыхивал о древней Хартии. Близоруко прищурившись, он просмотрел предъявленный документ без всякого интереса. Когда Гил объяснил ему обстоятельства ареста отца и попросил вступиться, мэр решительно отказался: «Совершенно очевидный случай дублирования, насколько я понимаю. Дублирование запрещено по вполне основательным, общеизвестным причинам. Твой отец, по-видимому, возомнил о себе невесть что, если осмелился нарушить одно из важнейших правил».

Гил заглянул еще раз в безразличное лицо городского головы, яростно развернулся на месте и побрел по пасмурным вечерним улицам обратно к Ондл-скверу.

Снова оказавшись в мастерской, он неподвижно просидел несколько часов, пока сгущались буроватые сумерки, постепенно сменившиеся мраком ночи.

Наконец Гил поднялся в спальню и забрался в постель, но долго лежал с открытыми глазами, уставившись в пустоту. От одной мысли о том, что делали с его отцом, у него все сжималось внутри.

«Наивный фантазер! — думал Гил. — Поверил в магию слов, в сочетание закорючек на старом обрывке бумаги!»

Мало-помалу, однако, по мере того, как тянулась бессонная ночь, Гил стал сомневаться в правильности своего представления об отце. Вспоминая все, чем Амианте занимался на протяжении последних дней, Гил начал подозревать, что Амианте полностью сознавал угрожавшую ему опасность и принес себя в жертву потому, что не мог иначе.

«Безнадежный храбрец, — думал Гил, — неприкаянный мученик...»

Амианте привезли домой через полторы недели. Он потерял вес, казался растерянным и вялым. Войдя в мастерскую, он сразу подошел к скамье и сел, будто боялся, что ноги его не удержат.

«Папа! — хрипло сказал Гил. — Ты в порядке?»

Амианте кивнул — медленно, с трудом: «Да. Насколько можно... ожидать».

«Что... что с тобой сделали?»

Амианте вздохнул: «Не знаю». Он повернулся, чтобы взглянуть на незаконченную панель, приподнял стамеску, неуклюже пощупал ее непослушными пальцами: «Даже не помню, за что меня забрали».

«За то, что ты напечатал плакаты!»

«Ах да. Теперь припоминаю. Я им что-то прочитал. Что это было?»

«Вот это! — закричал Гил, изо всех сил пытаясь скрыть отчаяние. — Великую Хартию! Ты не помнишь?»

Амианте взял брошюру без особого интереса, повертел ее в руках, вернул сыну: «По-моему, я устал. Не могу читать».

Гил взял его за руку: «Пойдем наверх, приляжешь. Я приготовлю ужин, и мы поговорим».

«Я не голоден».

За окном послышались быстрые бодрые шаги, в дверь постучали. Не дожидаясь ответа, в мастерскую заскочил Найон Бохарт — в зеленом полуцилиндре с узким козырьком, в зеленом костюме, в черных с желтыми узорами сапогах. Увидев Амианте, он замер, после чего медленно подошел на пару шагов, скорбно покачивая головой: «Реабилитация, значит... Я так и думал». Он разглядывал Амианте сверху вниз, как восковую куклу: «Они не постеснялись, должен сказать».

Гил медленно выпрямился, повернулся лицом к Бохарту: «Все это из-за тебя!»

Бохарт окаменел от возмущения: «Да ты что, в самом деле? Нашел на кого ополчиться! Не я придумал правила Собеса, не я сочинял Хартию. С меня взятки гладки».

«Взятки гладки», — тихонько повторил Амианте, как ребенок, разучивающий слова.

Гил отвернулся, скептически хмыкнул: «Так что тебе здесь нужно?»

«Я пришел обсудить выборы».

«Нечего тут обсуждать. Меня это не касается».

Губы Амианте шевелились — по-видимому, он продолжал повторять все, что слышал.

Бохарт бросил великолепный головной убор на скамью: «Послушай, Гил! Ты подавлен, расстроен — понятное дело. Но обвинения следует предъявлять тем, кто их заслужил».

«И кто же их заслужил?»

Найон Бохарт пожал плечами: «Трудно сказать». Взглянув в окно, он сделал быстрое движение в сторону двери, будто собираясь сорваться с места, но удержался. «Помяни черта...», — пробормотал Найон.

Вошли четверо. Из них Гилу был знаком только один — Шьют Кобол.

Шьют сухо кивнул Гилу, мельком покосился на Бохарта и мрачно воззрился на Амианте: «Значит, так. В качестве реабилитированного вы имеете право на услуги личного консультанта. Перед вами Зюрих Кобол. Он поможет вам начать новое, социально здоровое существование».

Зюрих Кобол, маленький толстый человечек с круглой лысой головой, слегка кивнул и вперился в Амианте пристальным критическим взглядом.

Пока Шьют говорил, Найон Бохарт украдкой подбирался поближе к двери, но его остановил предупреждающий жест высокого человека в черном, стоявшего за спиной Шьюта. Этот тип с проницательным надменным лицом, в широкополой черной шляпе, сразу производил впечатление человека, привыкшего к беспрекословному подчинению.

Шьют Кобол отвернулся от Амианте и обратился к Гилу: «Вот таким, значит, образом. Должен тебя известить о том, что твой потенциал очень высок. По мнению специалистов, твое поведение носит почти преступный характер».

«Неужели? — спросил Гил, чувствуя, как у него в горле поднимается что-то желчное и жесткое. — И почему же?»

«Во-первых, выдвижение твоей кандидатуры — очевидно злонамеренная проказа, призванная унизить городское управление. Непочтительное и недопустимое отношение к властям.

Во-вторых, ты попытался внести неразбериху в регистрационные списки службы социального обеспечения, назвавшись именем мифического, несуществующего персонажа.